Престольный и самый многолюдный праздник Псково-Печерского монастыря – Успение Пресвятой Богородицы – пережил свою кульминацию. Уже на следующий после Чина Погребения день обитель заметно опустела: подобно стаям перелетных птиц, бесчисленный паломнический люд стал дружно сниматься и отбывать восвояси – по ближним и дальним своим местожительствам.
Уехали и те, с кем прибыла сюда Лена, а она – осталась. Планировалось вообще-то задержаться здесь еще на денек с Машей, но той в самый последний момент пришлось от поездки в Печоры совсем отказаться: коллеги по работе внезапно осознали, что без Маши деловой процесс может застопориться, а то и вовсе рухнуть, похоронив под обломками всю их контору.
«Ну что же, провести день одной, среди тишины древнего монастыря, – что может быть лучше?» – так рассудила Лена и планы свои решила не менять. Проводив подруг, вернулась в опустевший домик паломнического городка. Вокруг стояла полная тишина – все соседние домики тоже, кажется, в одночасье опустели.
Не по-августовски жаркое солнышко движется к закату, воздух чист и свеж, березы тихо шумят совсем еще зелеными своими кронами, роскошный травяной ковер раскинулся у порожка – невыразимое наслаждение для человека, слегка зачумленного городской цивилизацией. Распахнув настежь входную дверь, она уселась на деревянном крыльце с чашкой чая и книгой о подвижниках Псково-Печерской обители. Книга начиналась с жизнеописания старца Симеона, и особенно впечатлял рассказ о том, как по определении его в новую келью, где пришлось ему проживать одному, в первую же ночь напали на него злые духи, которых набилась полная келья. Выглядели они так ужасно, что старец, который был тогда, впрочем, еще довольно молодым, сильно испугался и трясся от страха, в состоянии только произносить: «Господи, прими дух мой».
Ночью вдруг разыгралась над паломническими домиками гроза. Оглушительный треск раздавался поочередно то вдали, то прямо над самой крышей, молнии яростно полосовали небо, остервенело стучал во все окна дождь, но Лена ничего этого не устрашилась – она с детства отчего-то совсем не боялась грозы. Ей даже удалось уютно задремать под все эти раскаты и громыханья, отмечая сквозь сон их постепенное удаление и затихание. Но вдруг в комнате послышались какие-то стуки. Природа их была непонятна – Лена оторвала ухо от подушки и прислушалась.
«Тук-тук… тук-тук, тук-тук…» – доносилось непонятно откуда.
«Что это может быть?? Холодильник выключен, а ничего другого, способного производить звуки, в комнате нет…» – постаралась она рассуждать трезво.
«Тук-тук-тук… Шуууррррр…. – словно кто-то игрался мелкими шариками, бросая их то по одному, то сразу горстью. – Тук-тук. Шууурр! Шурррр!»
Звуки ослабевали, затем усиливались, на пару минут замолкали, и только лишь начинало казаться, что они уже не повторятся, как опять:
«Шуурррр! Шуурррр! Тук-тук-тук-тук!!»
Лена не шевелилась, натянув одеяло на самую макушку. Надо бы молитву читать: «Живый в помощи» или 50-й псалом – но давно известные слова путаются в памяти, и дело, как у нерадивого школьника, дальше двух первых строк не продвигается.
«Верно в книге написано: враг рода человеческого не оставляет в покое последовавших Христу… Вот бы встать во весь рост, да крикнуть: «Изыди, не боюсь я тебя!» Но какое тут: и под одеялом-то перекреститься сил нет…»
В комнате начинало заметно светлеть, а стуки и шуршание все не прекращались.
«Ну нет, это уж против всяких законов жанра: они ведь должны уходить до рассвета, с первым пением петухов, согласно народной примете. Да вот и старец говорит, что после двух часов ночи уходили!»
Помедлив еще немного, она выбралась-таки из постели, остановилась посреди комнаты и прислушалась. Звуки доносились из угла под карнизом. Немеющей рукой отодвинула плотную штору – за ней виднелся кружок вентиляции… Имелась там, видимо, некая поломка, и при порывах ветра, который так и не утих окончательно, внутри что-то начинало активно стучать и дребезжать. Лена взяла со стола пластиковый нож и, встав на стул, осторожно засунула его между полосками решетки… Стуки и шуршание прекратились – она нырнула под одеяло и крепко уснула.
Проснулась от ярко освещавшего всю комнату солнца, быстро собралась и побежала в монастырь. Служба уже везде закончилась, но она обошла все открытые храмы, изучила витрины всех церковных лавок, с высокой площадки долго любовалась на цветники и красивые здания.
Мимо проходили две женщины, одна из них, совсем молоденькая, говорила:
– Не хочу я идти в эти пещеры – у меня клаустрофобия. И вообще, они ведь из песка и держатся только волей Божией… В любой момент накроет вся эта гора, и поминай как звали!
– Ты, кажется, много о себе воображаешь, – отвечала ей старшая. – Считаешь, наверное, что Господь только и ждет случая, чтобы погребсти тебя в святых пещерах, рядом с духоносными старцами!
– Мамочка, а откуда берутся монахи? – доносился с другой стороны детский голосок.
Негромкие голоса редких паломников, так ясно раздававшиеся среди окружающей тишины, снова обратили мысль к тому, что всего лишь несколько часов назад тут все было заполнено несметными массами народа, вследствие чего всенощная служилась прямо во дворе, у порога храма, а велегласные молитвенные песнопения ликующей рекой разливались далеко окрест за стенами монастырскими… Стало отчего-то даже немного грустно. Опять вышла за ворота, вознамерившись выпить чаю в садике «Монастырского буфета». Неподалеку от светленькой беседки, где она присела с большой чашкой чая и витиеватой румяной булочкой, стояла яблонька, сплошь усыпанная «белым наливом». В местных садах в этом году наблюдался необычайно богатый урожай на яблоки: ветви просто гнулись и ломались от обилия плодов. Лена загляделась на это великолепие, и так захотелось ей яблочка – не с магазинной полки, не с рынка, а вот чтобы прямо из-под дерева – только что упавшего в траву…
«Пойду, пожалуй, да и подниму пару падалиц… Деревце-то, похоже, ничейное – неогороженное стоит…»
Но ничего доброго там не нашлось: лежало только несколько мелких и подгнивших яблочек, к тому же перепачканных влажной после ночного дождя землей. И сама она выбралась на дорожку, порядком испачкав свои новые кроссовки. Присела на скамейку и принялась протирать их салфетками.
– А что это ты скучаешь здесь одна?..
Лена подняла голову. Перед ней стояла Ирина, знакомая по Сретенскому монастырю: светлое платье, прозрачный сиреневатый шарфик на плечах, в золотистых кудрях запутались лучи утреннего солнца…
– Все уехали, а ты осталась? Ну и хорошо – целый день еще здесь проведешь, это же здорово. Ты завтракала? Что ты, одного чая недостаточно, пойдем позавтракаем как следует – совсем не помешает подкрепить силы для предстоящего дня. А трапезничать предлагаю на крыше «Буфета» – оттуда восхитительный вид на монастырь!
Устроились за столиком на плоской крыше – у Лены на подносике яичница с беконом и какао с молоком, у Иры – вареники с вишней и монастырский чай с кусочками фруктов.
– Правда, замечательный вид отсюда? И на монастырь, и на окрестности. Кстати, ты была уже на святом источнике, который в лесу? Как, вообще ни разу там не бывала? Ну, так мы можем немедленно туда пойти и даже окунуться, погода-то ведь совсем еще летняя стоит – гляди, какое сегодня солнышко жаркое!
И закончив завтрак, они направились к источнику. Узенькая и тихая улочка, по которой пролегал путь, выглядела как творение деревенского пейзажиста: зеленые обочины, невысокие заборчики, а за ними – аккуратные домики с цветными крышами. И все это в обрамлении садов, потрясающих своим фруктовым изобилием.
– Впереди будет дом, возле которого все лето стоит ящик с фруктами, а на нем надпись: «Можно брать», – сказала Ирина, словно бы прочитав мысли своей спутницы. – Люди идут на источник и угощаются. А хозяева время от времени ящик пополняют. Да не оскудеет рука дающего!
Действительно, на пригорке стоял деревянный коробок с нагретыми солнцем крупными яблоками – белыми и краснобокими. Лена с невыразимым душевным чувством взяла себе белое, красное и еще одно белое. Пошли дальше, с наслаждением хрустя на ходу. У источника, затаившегося под горкой в окружении высоких стройных сосен, тоже было почти безлюдно, не считая пары паломников, занятых свечами-записками в маленькой часовенке неподалеку, и Ирина предложила:
– Давай ты в одно отделение, а я – в другое.
И стала ободрять из-за перегородки:
– Ничего, не робей, вода не такая уж и холодная! С молитвой смело окунайся – раз, второй и третий!
Возвращались обратно той же дорогой и еще взяли по паре яблочек из «неоскудевающего» ящичка…
– А хочешь на Святую горку? У меня, по случаю, есть благословение благочинного.
– Еще бы не хотеть, я ведь там тоже никогда не бывала! Вот здорово!
Как же не хотеть на Святую горку, столько всего о ней наслышавшись. Говорят, на горке той – буквально как в известной песне – дивный сад: все травы да цветы и гуляют там животные невиданной красоты… Преспокойно так меж прекрасных деревьев они гуляют, и птицы диковинные в травах изумрудных мирно отдыхают, и никто никого ничуть не опасается, даже случайного человека. Но и это еще не все: едва ли не Царь-рыба где-то там проживает, да не просто живет, а какую-то очень важную службу несет. К ней же в помощь, будто бы, и огнегривый лев, и тот самый золотой орел небесный – чей так светел взор – приставлены, и все они сообща что-то там поделывают, чем-то ответственным заняты. А вокруг резвятся во множестве белохвостые белки, кои, напротив, не имея совершенно никаких забот и обязанностей, знай себе играют в горелки. И само собой, чудные наливные яблоки, равных которым вряд ли где найдешь, в обилии везде произрастают.
Но чему же тут удивляться, если любой церковный садик, а тем более монастырский, – это не что иное, как частичка того самого потерянного библейского Эдема, расколовшегося после грехопадения, если изъясняться иносказательно, на множество осколков, которые обрелись потом в единственно возможном для них на земле месте, а именно – у стен церковных. Промыслительно обрелись, потому что не только напоминают нам теперь о потерянном земном Эдеме, но и возносят ум к будущему новому Эдему – небесному райскому саду.
А псково-печерский садик еще и расположен знаменательно: на такой необыкновенной высоте, что, взбираясь по ступеням крутой каменной лестницы вверх, едва ли не оставляя внизу даже храмовые купола и звонницу, трудно не проникнуться ожиданием чего-то необычайного… И необычайное не замедлило явиться. Меж ухоженных хвойников, лиственниц, каких-то экзотических кустарников и родных глазу фруктовых деревьев, по чистенькой, словно гребешком вычесанной траве, грациозно переступали изящными своими ножками две рыжие косули, еще одна лежала поодаль – на появившихся гостей внимания они почти не обратили. У края дорожки, стоя на одной ноге и опустив на грудь длинный оранжевый клюв, безмятежно дремал белый аист. Молниями мелькали в траве и по стволам деревьев белочки, шаловливо носясь друг за другом… А что это там вдали?! Так и есть: большая рыба-кит, и пышногривый лев, и какой-то мистический орел-грифон, прочно утвердившись на беломраморных пьедесталах, заботливо поддерживают ствол некогда могучего, а сейчас дряхлеющего уже старичка-дуба, чтобы он, в свою очередь, укреплял своими корнями Горку и, что немаловажно, как бы соединял для нас века, отсылая мысли к тем славным временам и событиям, которым был свидетель.
Стоит тут и чудесная часовенка-клеть: тепло золотится бревенчатыми срубами среди зелени молодых яблонь. И яблоки, яблоки… Они не только на ветках, но и россыпью лежат на красивых деревянных скамейках, расставленных вдоль дорожек: бери вволю, дорогой гость, угощайся…
Так бы остаться здесь и сидеть, сидеть на этой скамейке в блаженном забвении, но время, как в той самой любимой всеми с детства сказке, где герои на одиннадцать с половиной минут попадают в райские кущи, истекло, и вот Лена с Ирой обнаруживают себя уже стоящими внизу, на Успенской площади.
– Зайдем в храм – Матерь Божию поблагодарить? – предлагает Ирина, и они заходят.
Только вошли, только вознамерилась Лена сделать поклончик, как откуда ни возьмись – тетенька со шваброй.
– Как вы сюда вошли, у нас уборка! О, да там еще и другие заходят! Миша, Миша, ты до сих пор дверь не закрыл, что ли?!
Выбегает торопливо Миша, поспешно убеждая всех присутствующих освободить храм и не мешать наводить чистоту. Лена все же успела подойти к иконе Божией Матери и покинула храм последней – дверь за ней затворилась.
Оглянулась. На площади у храма только трое молодых людей, которые вышли вместе с ней, и больше никого. А где же Ирина?! Вдали ее тоже нигде не видно, да и не могла она уйти так внезапно, не попрощавшись. Что бы это все значило?.. Странно, очень странно – словно вдруг испарился человек… Постояла еще в задумчивости.
«А вдруг это был… ангел?! Явился под видом Ирины, доброй знакомой, чтобы не грустить мне здесь в одиночестве. Всякие ведь чудеса случаются в святых местах…»
И все события дня быстро пронеслись перед глазами. Возникла она (или он) неожиданно, можно сказать, ниоткуда. Длинное светлое платье, воздушный шарф, развевающийся за спиной подобно крыльям… Золотистые локоны по плечам… Завтракать было предложено на крыше – ближе к небу. На тарелке – просто вареники с вишней и даже без сметаны, хотя день сегодня не постный. В источнике окунались раздельно. Чудесным образом оказались на Горке – откуда-то явилось благословение самого благочинного. И везде в изобилии восхитительные яблоки – чего с самого утра ей так хотелось! Одним словом, исполнились все желания. И вот неожиданно испарилась, растаяла, исчезла (или исчез). Да где – в храме! Прямо как в житиях уходили ангелы и святые прямо в алтарь, там исчезая…
В потрясении от своего открытия, опять обернулась в сторону храма. В ту же минуту дверь снова распахнулась и несколько озадаченный Миша пропустил вперед смущенную Иру…
– Простите, – говорила она ему, – я зашла за колонну и совсем не слышала, как вы просили выйти…
– Ирочка, – кинулась к ней еще больше смущенная Лена, – а я тебя тут, грешным делом, за ангела приняла…
Ирина долго беззвучно смеялась, выслушивая веские доводы своего «ангельства», а заодно историю с ночным «нападением бесов».
– Сметану-то к вареникам я не взяла, потому что перепутала постные дни, – сказала она, отсмеявшись. – Мдаа… Уж чем-чем, а недостатком самомнения мы точно не страдаем – всегда готовы верить, что достойны и ангелов явлений, и бесов нападений. Тут главное вовремя остановиться и не кивнуть утвердительно, если тебя самого вдруг ангелом назовут… Кстати говоря, у меня есть своя собственная история на тему ангелов и яблок, и произошла она как раз на той дорожке, по которой мы сейчас поднимаемся…
Приключилось мне несколько лет назад сломать ногу, и прибыла я в Печоры в гипсе и на костылях. Очень уж большая нужда была попасть сюда – по крайне неотложным, как я полагала, причинам. Явилась к монастырю раненько и вошла практически первой. Прошла через вторые, внутренние ворота, где Никольская часовенка, и… замерла. Открылся мне монастырь в совершенно удивительном свете. Стояла какая-то первозданная тишина, необыкновенный, умиротворяющий покой вокруг разливался: нигде ни звука, ни малейшего движения, лишь густой утренний туман волнуется едва заметно над склонами, над монастырской площадью…
И показалось мне, что огромная круглая чаша всей этой монастырской долины наполнена ангелами – сонмом ангелов… И все они поют… Трудно облечь в слова мои тогдашние ощущения, поэтому не стану даже пытаться этого делать. Вдруг среди полной такой тишины раздаются у меня за спиной негромкие глухие удары о землю: один, другой, третий, – и мимо меня, по выпуклым камням булыжной дорожки медленно катятся три яблока… В те годы в углу у самых ворот росла небольшая яблонька, вот с нее-то и упали эти яблочки, и покатились вниз… Гляжу я на них и понимаю, что должна во что бы то ни стало их поднять: не случайно же они упали мне прямо под ноги, да еще три, мистическое число. Но они катятся все дальше, а я-то на костылях! И вот здесь что-то иррациональное заставляет меня забыть о костылях, о гипсе и опрометью кинуться ловить эти яблоки… Как удалось мне их догнать и поднять, не могу объяснить, но я это сделала, и если кому-то привелось наблюдать эту сцену со стороны, то он решил, наверное, что на его глазах произошло чудо: исцелился человек! Отшвырнул костыли в сторону и побежал «скакаше»!
Костыли все-таки пришлось потом поднять и поковылять с ними дальше, но упражнения с яблоками очень меня воодушевили – я поверила, что совсем скоро смогу обходиться вовсе без костылей и, вообще, не так уж все и плохо в моей жизни. А поковыляла я в сторону кельи одного старца, который принимал народ и где произошло событие по-настоящему чудесное, но о чем говорить пока не могу, потому что касается оно не только меня одной…
Подруги поднялись к самой часовенке и обернулись, чтобы еще раз окинуть взглядом нижний монастырь.
– А ведь и со мной случалось здесь самое настоящее чудесное, – сказала Лена. – Конечно, это не было чем-то грандиозным и феерическим, сродни явлению ангела или исцелению на месте, но и малозначащим его тоже никак не назовешь… Я в монастыре второй раз, и дважды довелось мне пережить совершенно замечательные моменты – оба раза в келье отца Иоанна.
В первый раз я так же приезжала с тремя подругами. Тогда жива была еще Татьяна Сергеевна, верная многолетняя помощница батюшки, и вот встречает она нас и заводит в келию, где иеромонах монастырский на диванчик сажает, молитву батюшкину читает, водой окропляет, маслом священным помазывает. А я почти ничего вокруг не замечаю: как вошла, так сразу вниманием моим портрет батюшки, который над кроватью висит, завладел. Смотрю и взгляда отвести не могу: такое у него лицо, такие глаза – прямо в душу заглянули. Тут же и Татьяна Сергеевна стоит, – не удержалась я и спрашиваю:
– А не продается ли такое фото в монастырских лавках? Очень бы хотелось его иметь…
– Не знаю, милая, может, и продается, – отвечает она. – Но лично мне не приходилось его в лавках видеть.
И протягивает подарочек – «Книжечку паломника» с краткими наставлениями батюшки Иоанна православному христианину. Эти книжечки всем без исключения посетителям на память давали. Выходим мы на улицу, развернула я книжечку, а на вкладыше – фотография, так поразившая меня в келии… Красивая, цветная, во всю страницу. Всем нам достались книжечки с разными текстами и разными фотографиями, и такой фотографии, как у меня, ни у кого больше не было… Я потом дома из книжки ее вынула, в рамочку поместила, и получился портрет отца Иоанна, совершенно как в келии, только маленький.
Вчера тоже в келии побывали. Точно так же приветливо, словно самых дорогих и близких, давно ожидаемых, встретил нас дежурный иеромонах. Помазывал маслом, водой окроплял, плеснув напоследок ковшик воды и за воротник – все по батюшкиной традиции. По-прежнему стояла в уголке огромная ваза с конфетами – обязательный гостинчик батюшки своим гостям. Только не было уже Татьяны Сергеевны, и поэтому каждый брал себе пару конфет самостоятельно. Я тоже подошла и взяла не глядя, пусть, думаю, пошлет мне отец Иоанн, что сам захочет. Вышла на улицу, открываю ладонь, а на ней лежит конфета «Аленка»… Та самая, где на обертке девочка в платочке – на православную похожая. А ведь я и сама Аленка, меня так в детстве отец называл. И батюшка Иоанн тоже словно бы по имени окликнул и улыбнулся – ласково так, тепло, несколько даже шутливо: совсем, мол, ты младенец еще в духовной жизни…
Вот такие маленькие чудесные происшествия. Кому-то посылается чудо самое настоящее – потрясающее всякое воображение и в одночасье меняющее жизнь, а кому-то – просто подбадривающая, с теплым юмором улыбка, над которой тем не менее следует задуматься всерьез. Некоторые будто бы ощущали нечто уж совсем осязаемое: например, что-то вроде отрезвляюще-заботливого шлепка по известному месту… А другие вовсе не могут отметить ничего такого, сколько-нибудь определенного и словами выражаемого. Но уж точно никто из искренне «алчущих и жаждущих», птицами перелетными стремящихся из своей «земной стужи» в вечную весну, никогда не уходил из подобных мест неутешенным…
Елена Дешко
Поддержать монастырь
Подать записку о здравии и об упокоении
Подписывайтесь на наш канал
ВКонтакте / YouTube / Телеграм